Человек-амфибия Владимир Коренев: "Я состоялся благодаря жене!"
30 жовтня 2015 13:38
В журнале Теленеделя № 44 от 28 октября 2015 года вышел материал о популярном актере советского кино Владимире Кореневе, сыгравшем главную роль в знаменитом советском фильме Человек-амфибия.
Предлагаем вам полную версию этой статьи без редакторских купюр.
– 3 января 1962 года в Москве в кинотеатре Россия состоялась премьера фильма Человек-амфибия. Интерес к картине был колоссальный – ведь экранизировали один из лучших романов "советского Жюля Верна" – фантаста Александра Беляева! – рассказывает ныне 75-летний Владимир Коренев. – Из страждущих попасть на просмотр образовалась гигантская очередь, обвивающая петлями памятник Пушкину. Никакой надежды на лишний билетик, я даже своих хороших знакомых не смог провести. Зал битком, люди сидели на полу в проходах...
Действительно, фильм получился необычный, с невероятными подводными съемками и великолепным актерским составом. Один Николай Симонов, сыгравший доктора Сальватора, чего стоит! Мать Миши Козакова рассказывала, что в Париже, где она в то время находилась, 10 дней подряд показывали нашу картину на ночных сеансах при полном аншлаге. В общем-то неудивительно, фильм действительно поражал воображение!
Любопытно, что, несмотря на все это, кинокритики разразились негативными статьями. Говорили, что это чистой воды голливудская продукция, даже злодей, и тот симпатичный (его сыграл Михаил Козаков. — Прим. ТН), к тому же обошлось без производственной тематики, что совсем никуда не годится.
Даже смешно сейчас про это слышать – Человек-амфибия и спустя полвека смотрится на одном дыхании. Владимир Борисович, на эту роль наверняка претендовали многие актеры. Как вам кажется, почему выбрали вас?
— Претендентов действительно было много. Имена называть не стану, но, поверьте, все — хорошие актеры. Как мне рассказывал режиссер картины Владимир Чеботарев, искали человека, который не успел замылить глаза зрителей и при этом не напоминал бы парня из соседнего двора, он должен был быть будто с другой планеты.
Усматриваю в своем везении мистическое совпадение. Когда я был маленьким, даже, по-моему, в школу еще не ходил, к нам в гости приехал мой дядя, слепой от рождения, и привез с собой книжку Человек-амфибия со шрифтом Брайля.
Мы с ним жили в одной комнате, и вот ночами, когда в доме наступала тишина, он читал мне вслух. Представьте: ночь, темно, и слепой человек читает роман, наполненный солнцем, светом, запахом океана, шумом волн, всей этой красотой… Я запомнил это навсегда!
Изначально съемки планировались на Саргассовом море — богатом растительностью и животными. Но денег не нашлось, и мы отправились на Черное море, где кроме травки цистозиры на камнях вообще ничего не растет, да и живности немного.
Наш гениальный оператор Эдуард Розовский сделал раструб на объектив подводной камеры, который наполнял рыбой. Все подводные панорамные съемки делались на фоне этих самых рыб. В итоге создалось ощущение, будто перед нами живописный океан.
Что осталось в памяти о тех днях?
— Вспоминаю, как нас с Настей Вертинской учили плавать в бассейне Института физкультуры имени Лесгафта в Ленинграде. Ночами, когда все расходились, мы с тренером погружались в воду.
Настя – одаренный человек, у нее вообще все отлично получалось, она во всех подводных сценах снималась сама, без дублера. А меня иногда подменяли, например на длительных заплывах. Лежу за скалой с аквалангом, в кадре – дублер. Он доплывает до меня, заходит за скалу, а в воде уже я. В итоге кадр был снят без остановки, что пошло на пользу фильму.
Позже, отправляясь отдыхать на море, я всегда брал с собой ласты. Потому что нет-нет, кто-нибудь приставал: «Да ты вообще плавать-то умеешь?!» Приходилось нырять и проплывать под водой метров 30, чтобы не было сомнений.
Все морские сцены снимались в закрытой бухте Ласпи. В то время там погранзастава была. У берега стоял корабль с операторским снаряжением, а на суше – палатки, моя и оператора. Остальных членов съемочной группы каждый день возили в Севастополь и обратно. Меня же берегли, чтобы зря не тратил время и силы на дорогу.
Разрешили даже привезти жену. От бесконечного плавания я очень сильно мерз и активно худел. И вот Аля — у нее в театре как раз отпуск был — меня откармливала. Мы с ней в то время только поженились, по сути это был наш медовый месяц. У нас и свадьбы-то не было, мы расписались, и я сразу уехал в Финляндию на гастроли, а потом — на съемки фильма Человек-амфибия.
Читайте также: В Санкт-Петербурге убили актера фильма Человек-амфибия
В первый год после выхода фильма на экраны его посмотрело 65 ммиллионов зрителей. И на фестивале в итальянском Триесте он завоевал главный приз. У вас от всего этого голова не закружилась?
— В Италию за призом нас не пустили. Забрал его какой-то чиновник. Позвонил мне: «Поздравляю!» Я спрашиваю: «А почему вы ездили, а не актеры?» — «А мне сказали, что вы заняты…» Я плюнул и повесил трубку.
Вообще-то, у меня совершенно не развито честолюбие. Со стороны тщеславный человек выглядит пошло. Так и хочется спросить: «С чего ты вдруг выпендриваешься?»
Надо понимать, что зрители часто ассоциируют героя с исполнителем. Романтичного Ихтиандра невозможно не полюбить, но при чем здесь я, Владимир Коренев? С этим юношей у меня никогда ничего не было общего, просто, видимо, режиссеры картины увидели во мне подходящий психотип.
Все это понимая и осознавая, я себя контролировал. Хотя, скрывать не стану, получал удовольствие от того, что люди демонстрировали мне свою любовь.
И в основном женщины?
— Поклонницы создавали некоторые неудобства. (Со смехом.) Мы тогда жили на шестом этаже, и все стены подъезда были доверху разрисованы губной помадой. Соседи возмущались, поэтому несколько раз мне пришлось делать ремонт за свой счет. Но главное — это письма. Десятки тысяч!
Хотя бы некоторые из них читали?
— Нет, не читал. Мы с женой в то время купили новый холодильник, а упаковку — большой деревянный ящик — оставили на лестничной площадке и складывали туда всю корреспонденцию. Когда заполнился доверху, пришли пионеры за макулатурой. Я говорю: «Забирайте, тут бумаги — тонна».
И тут вдруг обратил внимание на самое верхнее письмо. Точнее, на нестандартный розовый конверт, разрисованный желтыми цветочками, с аккуратной надписью: «Лети с приветом, вернись с ответом». Почему-то раскрыл... А в нем написано: «Товарищ Коренев, я знаю, что вы письма не читаете и тем более на них не отвечаете, но мои письма прочтете, их будет ровно 10. Я сфотографировалась голая, разрезала фотокарточку на части, и теперь буду слать их вразбивку».
В письмо был вложен кусочек фотографии. Вся семья потом с огромным интересом ждала, когда соберется портрет. (Смеется.)
Собрался?
— Да, автором оказалась молодая девчонка. В последнем письме попросила, чтобы я прислал ей свою фотографию с автографом. За изобретательность решил исполнить ее просьбу. На фотографии написал: «Извини, что не голый».
Всякое было, конечно... Поклонницы сотнями дежурили у подъезда, ездили за мной на гастроли.
Какими же словами вы успокаивали свою молодую жену?
— Она у меня умная. Конечно, одно время переживала. На съемки я уехал никому не известным актером, а вернулся тем, кого знает вся страна. Но потом успокоилась, привыкла.
Интересно, вы понимали, что невероятно красивы?
— Вот мой отец был действительно красивым — почти двухметрового роста, голубоглазый брюнет аристократической внешности. А себя я никогда не считал красавцем. И это хорошо, потому что избежал комплексов, которые обычно бывают у внешне интересных мужиков. Считается же, что такой как минимум дурак и уж точно бездарь. Поди потом доказывай, что это не так.
Мне Миша Козаков однажды по этому поводу гениальную фразу сказал: «Про то, что все красивые мужики дураки, придумали бездарные карлики, им же надо как-то оправдать свое существование». Поскольку я хорошо учился в ГИТИСе, никогда не сомневался, что получаю роли не за внешность.
В альма-матер вы встретились с будущей женой, Аллой Константиновой. Можете объяснить, как удалось с первого взгляда выбрать спутницу на всю жизнь?
— Она поразила меня своим обликом. Этакая тургеневская барышня. Аля родом из Орла, ее родители погибли во время войны, и у нее, кроме меня, никого нет. Я ей обязан абсолютно всем. Начнем с того, что в Театр имени Станиславского, в котором мы с ней служим более полувека, меня взяли лишь как мужа ведущей актрисы — Аллы Константиновой. Она талантливей меня, на Алю ходила сама Галина Уланова и дарила ей цветы.
Я барин, сибарит, лентяй. Если бы не моя жена, я бы вел такую жизнь, как герой Графа Монте-Кристо Эдмон Дантес. Проводил время в неге и праздности. Я вообще люблю лежать с книжкой, читать, думать о чем-то своем. Люблю, когда дождь стучит по крыше, шумят деревья, журчит вода, люблю долго гулять по лесу… А Аля научила меня много работать и зарабатывать.
Как можно этому научить?
— Ничего специально она не делала, но я понимал, что надо содержать семью, больше же никого нет, кроме меня. И пожаловаться, если что не так, моей жене некому. Я просто никогда не мог себе позволить, чтобы она нуждалась.
Семейная жизнь, конечно, требует трудозатрат…
— Теперь уже нет. Надо лишь потерпеть лет пятьдесят. (Со смехом.) Но поначалу Але приходилось со мной тяжко. Откровенно говоря, у меня чудовищный характер. Со стороны кажусь вежливым и обходительным, научился за эти годы держаться в обществе, но на самом деле я — тяжелый случай для всех, особенно близких.
Может, знак зодиака виноват, не знаю. Я, как и мой любимый Александр Сергеевич Пушкин, Близнецы. Вы читали когда-нибудь его письма? Такое впечатление, что их писали разные люди.
Так и вы — сегодня такой, завтра другой?
— Наверное, так и я. И к этому трудно привыкнуть. Для меня важны вещи, на которые другие и внимания не обратят. Что-то зацепило в книжке, и я могу неделю с этим ходить, переваривать. К примеру, читаю у Гоголя в «Мертвых душах» про то, как Чичиков приехал к Собакевичу. Тот подвел Чичикова к одному из портретов на стене, ткнул в него пальцем, похожим на сардельку, и сказал: «А вот это Маврокордато, греческий полководец». Я думаю: на кой черт Гоголь упоминает этого Маврокордато? Начал разбираться, подыскивать литературу.
Ну, а кому это мешает? Размышляйте себе на здоровье.
— Нет, задаются вопросы: «Володя, а о чем ты думаешь?! Вообще-то есть вещи поважнее, а ты все о какой-то ерунде!»
Видимо, про быт приходится думать жене…
— Конечно. А я читаю или у телевизора лежу, переключаю с канала на канал, смотрю новости, мне надо знать, в каком мире я живу. Алю это злит, она предпочитает другие передачи, вроде «Голоса». Но я давно не спорю, мне главное, чтобы ей комфортно было.
Хорошо, что телевизор давно не повод для семейных ссор. Можно разойтись по комнатам и включить каждому свое. А в каких условиях начиналась ваша семейная жизнь с Аллой Константиновной?
— Первое время жили в сарае с декорациями во дворе нашего театра. Соседи — Женя Урбанский, Алик Филозов, Оля Бган и мы с женой. На ночь пожарные запирали входную дверь на висячий замок, потому что в сарае хранились материальные ценности. Если нужно было выйти, пролезали через слуховое окно. В нашей с Алей комнатке помещались лишь две пружинные кровати. Костюмы развешивали на гвоздиках в стене.
Как и чем вы тогда жили?
— Мы были абсолютными романтиками. Разговоры — только о театре. Вечером возвращались домой и начинали обсуждать, как прошел спектакль. Часто собиралась замечательная компания: Женя Евтушенко, Валера Брумель и многие другие — поэты, актеры, танцовщики, спортсмены.
Владимир Борисович, а что, вашей молодой семье родители совсем не помогали? Ваш папа занимал тогда высокий пост на флоте.
— Отец был замкомандующего флота в Североморске, за ним сохранялась квартира в Москве, в которой мы с бабушкой и жили. Когда я окончил институт, то сразу ушел из дома, решил, что пора быть самостоятельным.
Сначала трудновато приходилось, но после выхода фильма стало легче, потому что начал много сниматься, ездить с концертами по стране. Играл чудовищное количество спектаклей — по 32 в месяц и даже больше!
Другое дело, что заработки были невелики. Скажем, за фильм Человек-амфибия, за год съемок, я получил 1035 рублей, из них 32 пришлось отправить обратно на «Ленфильм», поскольку бухгалтерия по ошибке начислила лишнее!
К счастью, не приходилось думать, где жить. Квартиру я получил совершенно бесплатно, так же, как и другие 11 молодых артистов нашего театра. Он, конечно, был плохой, Советский Союз, но жилищный вопрос там решался!
Еще в Советском Союзе приветствовались династии. Не собирались ли вы продолжить дело отца и стать военным? Наверняка он об этом мечтал?
— Конечно, папа надеялся, что я пойду по его стопам, хотя и искусство не было ему чуждо. У отца был абсолютный слух, он прекрасно играл на многих музыкальных инструментах, и на струнных, и на духовых: мандолина, домбра, гитара, тромбон… Писал стихи, в основном лирику. Ему легко давались иностранные языки. Когда поехал в Китай с группой военных специалистов, быстро научился разговаривать на бытовом уровне.
Мама, хотя и была домашней хозяйкой, замечательно пела, у нее был прекрасный глубокий голос. Так что не сказать, что мы со старшей моей сестренкой росли совсем уж вдалеке от творческой атмосферы. Тем не менее, если бы папа не получил назначение в Эстонию, быть бы мне военным.
Но расскажу по порядку. Лет до 11 я прожил в Измаиле, где тогда служил отец. Интересная штука — время, то сдвигается, то растягивается, оставляет в памяти иногда, казалось бы, незначительные эпизоды...
От тех лет остались обрывочные воспоминания: вот мы с мальчишками снимаем ворота с петель, делаем из них плот, подплываем к баржам с арбузами, самый проворный из нас вышибает нижний арбуз, и вся куча летит в воду, откуда мы с радостными воплями их достаем.
А вот такой эпизод: мы с друзьями делаем самострелы — запаиваем один конец металлической трубки, набиваем ее порохом, которого после войны было навалом, и поджигаем.
Или еще: я с отцом на прогулке. Вдвоем мы идем по городу, заглядывая в винные погребки, которые держали симпатичные усатые болгары. Они наливали из бочки стаканчик душистого напитка, до сих пор помню его аромат, и папа, прежде чем выпить, разрешал мне лизнуть.
Когда я перешел в пятый класс, мы переехали в Таллин. Вот начиная с этого времени воспоминания становятся отчетливыми настолько, что кажется, все это было вчера.
Эстония тогда была чуть не культурным центром Советского Союза! Великолепный оперный театр, где пел Георг Отс, знаменитый Драматический театр имени Кингисеппа, Академический мужской хор под руководством Густава Эрнесакса вообще считался одним из лучших в мире.
Такое было уважение к национальной эстонской культуре, такая ее поддержка, что сейчас мне смешно слышать про какое-то там угнетение. В 32-й школе, где я учился, было два оркестра — симфонический и эстрадный, а еще драмкружок, из которого вышло 12 человек профессиональных артистов, в том числе и четыре народных артиста России — я, Лариса Лужина, Игорь Ясулович и Виталий Коняев из Малого театра. Подчеркну, это была совершенно обычная государственная школа!
Литературу нам преподавала некто Чучина. Такое странное существо, килограмм 160, непонятно, то ли мужчина, то ли женщина: стриженные бобриком волосы, ноги как тумбы, одета в какой-то мешок. Под мышкой портфель — обветшалый, перевязанный веревкой. Наверное, она болела, потому что дыхание всегда было хриплое, астматическое. Помню свое изумление, когда я увидел ее впервые.
Ну, в детстве мы всегда сторонимся уродства, над ней посмеивались. И вот однажды по школе разнесся слух, что она пришла в новом платье, в лакированных туфлях и с новым портфелем, и мы все, как идиоты, побежали смотреть. Я увидел все то же старенькое бесформенное платье, но украшенное красивым кружевным воротничком, лакированные сандалики и новый портфель с монограммой, который коллеги подарили ей к юбилею.
Она с трудом, задыхаясь, забралась на пятый этаж, вошла в класс и взволнованно сказала: «Ребята, сегодня у нас большой праздник, мы начинаем изучать творчество великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина».
Я был потрясен! Эта немолодая больная женщина не поленилась для нас, мальчишек, устроить праздник — встречу с прекрасным, понимая, что он останется с нами навсегда…
Чучина оказалась выдающимся педагогом, она три месяца каждый урок играла с нами в буриме, не ставя оценки. Давала рифмованную пару, мы подгоняли строчку разной ударности, то ямб, то хорей, то амфибрахий...
Вскоре весь класс писал неплохие стихи. Она так понятно и легко объясняла пунктуацию и орфографию, что я до сих пор пишу без ошибок. С легкой руки Чучиной я полюбил литературу, но, вероятно, все равно оказался бы на флоте, если бы Лариска Лужина, которая сидела со мной за одной партой, не сказала однажды: пойдем в драмкружок, там мальчиков не хватает.
На сцене оказалось настолько интересно, что, получив аттестат, поехал в Москву и поступил в ГИТИС. Лариса, кстати, в тот год пролетела, поработала манекенщицей и уже потом прошла в театральный.
Владимир Борисович, переживали, когда больше не предлагали роли сродни первой, самой значимой в вашей творческой биографии?
— Вообще никогда по этому поводу не расстраивался. Ужасно, что кто-то считает, будто популярность — показатель таланта. Часто я снимаюсь для того, чтобы кормить семью, и далеко не всегда — в шедеврах. Я видел замечательных актеров, в том числе американских, которые снялись в такой дряни! И что же, я должен сказать, что они плохие артисты? Нет, просто такова жизнь.
Для меня главным критерием таланта является театр. Все эти годы, даже когда снимался мало, я много играл. Стал преподавать, влияя, таким образом, на мир, заражая его своим оптимизмом, верой в красоту. Мои бывшие студенты работают во многих московских театрах, у одного Джигарханяна — семь человек!
Я никогда не хотел повторить уже однажды свершившееся или пройти той же дорогой. Мне намного интереснее искать новый путь. Я не завидовал коллегам, в искусстве вообще нельзя ни за кем становиться в очередь, здесь ценится дактилоскопический рисунок индивидуальности.
Что же до славы… Понимаете, слава — это женщина, и у нее типично женская психология. Если за ней бежать и преследовать, она отвернется: «Что пристал?», но если не обращать на нее внимания, она сама повернется: «Э-э, погоди, куда это ты? И я с тобой». Ни в коем случае не надо думать о том, как стать знаменитым. Потому что это путь в тупик.
Убежден в одном: талантливые люди никогда не пропадают. Я вообще не знаю, чем можно измерить успех. Может быть, ощущением счастья? Безусловно, я — счастливый человек. Хотя бы потому, что прожил 75 лет, до сих пор занимаюсь делом, которое мне нравится, никогда не устаю от работы, потому что ее люблю.
И все же если бы существовала моя собственная табель о рангах, работа в ней не значилась бы на первом месте. Самое важное в жизни — это семья. И она у меня прекрасная.
У нас с Аллой великолепная дочь, ставшая сильной актрисой. Неважно, что Ирину Кореневу вы не видите в главных ролях популярных сериалов. Как я уже сказал, мелькание на экране — не доказательство таланта. На наше с Алей счастье, Ира живет с нами. Понимаю, что это эгоизм с нашей стороны, для нее, наверное, было бы лучше жить отдельно, но мы страшно скучаем…
С дочерью я всегда проводил много времени. И гулял с ней маленькой, в садик и школу водил. Всегда очень сильно за нее беспокоился. Однажды она выехала из дома — мы тогда в Черемушках жили — и поехала ко мне в театр. Мне пора на сцену выходить, а ее все нет. Третий звонок, а я понимаю: не могу играть, и все.
И сейчас переживаете?
— Ничего не меняется. Мы с Ирой настолько близки, что слов не нужно. Мне важно просто видеть ее рядом с собой. Большего не скажу. Когда начинаешь словами все это обставлять, теряется смысл.
Ира подарила нам с Алей внука, которого я очень сильно люблю.
Совсем скоро Егор женится на Даше — прекрасной девушке, которая всем нам нравится. Когда он сообщил, что сделал Даше предложение, я сказал: женись, ради Бога, ранний брак спасает от многих глупостей. Во всяком случае, в моей жизни случилось именно так.
С каким настроением вы отметили недавний юбилей?
— Не понимаю, что такое 75 лет, по ощущениям мне 30. Да, я молодой человек внутри! Конечно, сердце иногда шалит, одышка, когда по лестнице поднимаюсь наверх, но это ничего не значит.
Школьником я наткнулся в библиотеке на статью Фрейда «Будущее одной иллюзии» на немецком языке. Не найдя перевода, я купил немецко-русский словарь философских терминов и полгода переводил.
Смысл в упрощенном варианте таков: природа устроена так, что у человека с годами отмирают привязанности, связывающие его с жизнью. Нет уже былого удовольствия от еды, секса и прочего. И поскольку все фактически закончилось, человеку ничего не остается, как покинуть эту землю.
И какой вывод? Жить на полную катушку, пока есть желания?
— Надо жить страстями. Пока еще многие вещи приносят мне удовольствие. Люблю вкусно поесть, люблю готовить сам. На даче у меня настоящая печка, есть мангал.
Так вы же сказали, что вы барин!
— Я барин, и очень ленивый, но многое умею. Мне вообще повезло. Полагаю, что у меня есть ангел-хранитель, и он ведет меня по жизни, в которой слишком многое было предопределено. Что это — нагромождение случайных событий? Или жизнь — это главы из книги самого великого писателя и судьба каждого описана в ней подробным образом?
Знаете, вот я думаю: мне 75 лет, из них почти 55 я выхожу на сцену, о чем-то говорю людям. Но спроси юбиляра: в чем смысл существования? Зачем все это? Не знаю! А было бы шикарно, если бы смог в ответ залудить такое, что все воскликнули бы: «Какой же умный, глубокий и мудрый этот Владимир Борисович! Как он все замечательно понимает о жизни!» Но беда в том, что ничего я про нее не понял.
И, видимо, до скончания веков люди будут пытаться ответить на вопрос, для чего мы пришли в этот мир. Как-то на ночь я читал Евангелие от Марка. И там приведена такая фраза Иисуса: он сказал, что после смерти все будут по отдельности, как ангелы в небесах. И это меня сильно испугало.
Ну, хорошо, куда деваться, все равно придется умирать. Но есть некоторая надежда, что на том свете я встречусь со своими ушедшими близкими. Я хочу, чтобы в вечности со мной рядом были жена, мама, бабушка, отец, все мои близкие, которые ушли. А если просто сидеть в одиночестве на облаке в белых одеждах, слушать небесные колокольчики, ни выпить, ни закусить не принесут — такого счастья мне не надо.
Ну ладно, про жизнь ничего не понятно, а про любовь?
— Про любовь я понял одно: это вечный страх потерять. Если с уходом человека твоя жизнь теряет смысл, значит, была любовь. Это единственный критерий, по которому можно судить о том, что вас связывало с другим человеком. Любовь — это счастье и Божий дар, но и наказание.
Смотрите онлайн – история съемок фильма Человек-амфибия:
Предлагаем вам полную версию этой статьи без редакторских купюр.
– 3 января 1962 года в Москве в кинотеатре Россия состоялась премьера фильма Человек-амфибия. Интерес к картине был колоссальный – ведь экранизировали один из лучших романов "советского Жюля Верна" – фантаста Александра Беляева! – рассказывает ныне 75-летний Владимир Коренев. – Из страждущих попасть на просмотр образовалась гигантская очередь, обвивающая петлями памятник Пушкину. Никакой надежды на лишний билетик, я даже своих хороших знакомых не смог провести. Зал битком, люди сидели на полу в проходах...
Действительно, фильм получился необычный, с невероятными подводными съемками и великолепным актерским составом. Один Николай Симонов, сыгравший доктора Сальватора, чего стоит! Мать Миши Козакова рассказывала, что в Париже, где она в то время находилась, 10 дней подряд показывали нашу картину на ночных сеансах при полном аншлаге. В общем-то неудивительно, фильм действительно поражал воображение!
Любопытно, что, несмотря на все это, кинокритики разразились негативными статьями. Говорили, что это чистой воды голливудская продукция, даже злодей, и тот симпатичный (его сыграл Михаил Козаков. — Прим. ТН), к тому же обошлось без производственной тематики, что совсем никуда не годится.
Даже смешно сейчас про это слышать – Человек-амфибия и спустя полвека смотрится на одном дыхании. Владимир Борисович, на эту роль наверняка претендовали многие актеры. Как вам кажется, почему выбрали вас?
— Претендентов действительно было много. Имена называть не стану, но, поверьте, все — хорошие актеры. Как мне рассказывал режиссер картины Владимир Чеботарев, искали человека, который не успел замылить глаза зрителей и при этом не напоминал бы парня из соседнего двора, он должен был быть будто с другой планеты.
Усматриваю в своем везении мистическое совпадение. Когда я был маленьким, даже, по-моему, в школу еще не ходил, к нам в гости приехал мой дядя, слепой от рождения, и привез с собой книжку Человек-амфибия со шрифтом Брайля.
Мы с ним жили в одной комнате, и вот ночами, когда в доме наступала тишина, он читал мне вслух. Представьте: ночь, темно, и слепой человек читает роман, наполненный солнцем, светом, запахом океана, шумом волн, всей этой красотой… Я запомнил это навсегда!
Изначально съемки планировались на Саргассовом море — богатом растительностью и животными. Но денег не нашлось, и мы отправились на Черное море, где кроме травки цистозиры на камнях вообще ничего не растет, да и живности немного.
Наш гениальный оператор Эдуард Розовский сделал раструб на объектив подводной камеры, который наполнял рыбой. Все подводные панорамные съемки делались на фоне этих самых рыб. В итоге создалось ощущение, будто перед нами живописный океан.
Что осталось в памяти о тех днях?
— Вспоминаю, как нас с Настей Вертинской учили плавать в бассейне Института физкультуры имени Лесгафта в Ленинграде. Ночами, когда все расходились, мы с тренером погружались в воду.
Настя – одаренный человек, у нее вообще все отлично получалось, она во всех подводных сценах снималась сама, без дублера. А меня иногда подменяли, например на длительных заплывах. Лежу за скалой с аквалангом, в кадре – дублер. Он доплывает до меня, заходит за скалу, а в воде уже я. В итоге кадр был снят без остановки, что пошло на пользу фильму.
Позже, отправляясь отдыхать на море, я всегда брал с собой ласты. Потому что нет-нет, кто-нибудь приставал: «Да ты вообще плавать-то умеешь?!» Приходилось нырять и проплывать под водой метров 30, чтобы не было сомнений.
Все морские сцены снимались в закрытой бухте Ласпи. В то время там погранзастава была. У берега стоял корабль с операторским снаряжением, а на суше – палатки, моя и оператора. Остальных членов съемочной группы каждый день возили в Севастополь и обратно. Меня же берегли, чтобы зря не тратил время и силы на дорогу.
Разрешили даже привезти жену. От бесконечного плавания я очень сильно мерз и активно худел. И вот Аля — у нее в театре как раз отпуск был — меня откармливала. Мы с ней в то время только поженились, по сути это был наш медовый месяц. У нас и свадьбы-то не было, мы расписались, и я сразу уехал в Финляндию на гастроли, а потом — на съемки фильма Человек-амфибия.
Читайте также: В Санкт-Петербурге убили актера фильма Человек-амфибия
В первый год после выхода фильма на экраны его посмотрело 65 ммиллионов зрителей. И на фестивале в итальянском Триесте он завоевал главный приз. У вас от всего этого голова не закружилась?
— В Италию за призом нас не пустили. Забрал его какой-то чиновник. Позвонил мне: «Поздравляю!» Я спрашиваю: «А почему вы ездили, а не актеры?» — «А мне сказали, что вы заняты…» Я плюнул и повесил трубку.
Вообще-то, у меня совершенно не развито честолюбие. Со стороны тщеславный человек выглядит пошло. Так и хочется спросить: «С чего ты вдруг выпендриваешься?»
Надо понимать, что зрители часто ассоциируют героя с исполнителем. Романтичного Ихтиандра невозможно не полюбить, но при чем здесь я, Владимир Коренев? С этим юношей у меня никогда ничего не было общего, просто, видимо, режиссеры картины увидели во мне подходящий психотип.
Все это понимая и осознавая, я себя контролировал. Хотя, скрывать не стану, получал удовольствие от того, что люди демонстрировали мне свою любовь.
И в основном женщины?
— Поклонницы создавали некоторые неудобства. (Со смехом.) Мы тогда жили на шестом этаже, и все стены подъезда были доверху разрисованы губной помадой. Соседи возмущались, поэтому несколько раз мне пришлось делать ремонт за свой счет. Но главное — это письма. Десятки тысяч!
Хотя бы некоторые из них читали?
— Нет, не читал. Мы с женой в то время купили новый холодильник, а упаковку — большой деревянный ящик — оставили на лестничной площадке и складывали туда всю корреспонденцию. Когда заполнился доверху, пришли пионеры за макулатурой. Я говорю: «Забирайте, тут бумаги — тонна».
И тут вдруг обратил внимание на самое верхнее письмо. Точнее, на нестандартный розовый конверт, разрисованный желтыми цветочками, с аккуратной надписью: «Лети с приветом, вернись с ответом». Почему-то раскрыл... А в нем написано: «Товарищ Коренев, я знаю, что вы письма не читаете и тем более на них не отвечаете, но мои письма прочтете, их будет ровно 10. Я сфотографировалась голая, разрезала фотокарточку на части, и теперь буду слать их вразбивку».
В письмо был вложен кусочек фотографии. Вся семья потом с огромным интересом ждала, когда соберется портрет. (Смеется.)
Собрался?
— Да, автором оказалась молодая девчонка. В последнем письме попросила, чтобы я прислал ей свою фотографию с автографом. За изобретательность решил исполнить ее просьбу. На фотографии написал: «Извини, что не голый».
Всякое было, конечно... Поклонницы сотнями дежурили у подъезда, ездили за мной на гастроли.
Какими же словами вы успокаивали свою молодую жену?
— Она у меня умная. Конечно, одно время переживала. На съемки я уехал никому не известным актером, а вернулся тем, кого знает вся страна. Но потом успокоилась, привыкла.
Интересно, вы понимали, что невероятно красивы?
— Вот мой отец был действительно красивым — почти двухметрового роста, голубоглазый брюнет аристократической внешности. А себя я никогда не считал красавцем. И это хорошо, потому что избежал комплексов, которые обычно бывают у внешне интересных мужиков. Считается же, что такой как минимум дурак и уж точно бездарь. Поди потом доказывай, что это не так.
Мне Миша Козаков однажды по этому поводу гениальную фразу сказал: «Про то, что все красивые мужики дураки, придумали бездарные карлики, им же надо как-то оправдать свое существование». Поскольку я хорошо учился в ГИТИСе, никогда не сомневался, что получаю роли не за внешность.
В альма-матер вы встретились с будущей женой, Аллой Константиновой. Можете объяснить, как удалось с первого взгляда выбрать спутницу на всю жизнь?
— Она поразила меня своим обликом. Этакая тургеневская барышня. Аля родом из Орла, ее родители погибли во время войны, и у нее, кроме меня, никого нет. Я ей обязан абсолютно всем. Начнем с того, что в Театр имени Станиславского, в котором мы с ней служим более полувека, меня взяли лишь как мужа ведущей актрисы — Аллы Константиновой. Она талантливей меня, на Алю ходила сама Галина Уланова и дарила ей цветы.
Я барин, сибарит, лентяй. Если бы не моя жена, я бы вел такую жизнь, как герой Графа Монте-Кристо Эдмон Дантес. Проводил время в неге и праздности. Я вообще люблю лежать с книжкой, читать, думать о чем-то своем. Люблю, когда дождь стучит по крыше, шумят деревья, журчит вода, люблю долго гулять по лесу… А Аля научила меня много работать и зарабатывать.
Как можно этому научить?
— Ничего специально она не делала, но я понимал, что надо содержать семью, больше же никого нет, кроме меня. И пожаловаться, если что не так, моей жене некому. Я просто никогда не мог себе позволить, чтобы она нуждалась.
Семейная жизнь, конечно, требует трудозатрат…
— Теперь уже нет. Надо лишь потерпеть лет пятьдесят. (Со смехом.) Но поначалу Але приходилось со мной тяжко. Откровенно говоря, у меня чудовищный характер. Со стороны кажусь вежливым и обходительным, научился за эти годы держаться в обществе, но на самом деле я — тяжелый случай для всех, особенно близких.
Может, знак зодиака виноват, не знаю. Я, как и мой любимый Александр Сергеевич Пушкин, Близнецы. Вы читали когда-нибудь его письма? Такое впечатление, что их писали разные люди.
Так и вы — сегодня такой, завтра другой?
— Наверное, так и я. И к этому трудно привыкнуть. Для меня важны вещи, на которые другие и внимания не обратят. Что-то зацепило в книжке, и я могу неделю с этим ходить, переваривать. К примеру, читаю у Гоголя в «Мертвых душах» про то, как Чичиков приехал к Собакевичу. Тот подвел Чичикова к одному из портретов на стене, ткнул в него пальцем, похожим на сардельку, и сказал: «А вот это Маврокордато, греческий полководец». Я думаю: на кой черт Гоголь упоминает этого Маврокордато? Начал разбираться, подыскивать литературу.
Ну, а кому это мешает? Размышляйте себе на здоровье.
— Нет, задаются вопросы: «Володя, а о чем ты думаешь?! Вообще-то есть вещи поважнее, а ты все о какой-то ерунде!»
Видимо, про быт приходится думать жене…
— Конечно. А я читаю или у телевизора лежу, переключаю с канала на канал, смотрю новости, мне надо знать, в каком мире я живу. Алю это злит, она предпочитает другие передачи, вроде «Голоса». Но я давно не спорю, мне главное, чтобы ей комфортно было.
Хорошо, что телевизор давно не повод для семейных ссор. Можно разойтись по комнатам и включить каждому свое. А в каких условиях начиналась ваша семейная жизнь с Аллой Константиновной?
— Первое время жили в сарае с декорациями во дворе нашего театра. Соседи — Женя Урбанский, Алик Филозов, Оля Бган и мы с женой. На ночь пожарные запирали входную дверь на висячий замок, потому что в сарае хранились материальные ценности. Если нужно было выйти, пролезали через слуховое окно. В нашей с Алей комнатке помещались лишь две пружинные кровати. Костюмы развешивали на гвоздиках в стене.
Как и чем вы тогда жили?
— Мы были абсолютными романтиками. Разговоры — только о театре. Вечером возвращались домой и начинали обсуждать, как прошел спектакль. Часто собиралась замечательная компания: Женя Евтушенко, Валера Брумель и многие другие — поэты, актеры, танцовщики, спортсмены.
Владимир Борисович, а что, вашей молодой семье родители совсем не помогали? Ваш папа занимал тогда высокий пост на флоте.
— Отец был замкомандующего флота в Североморске, за ним сохранялась квартира в Москве, в которой мы с бабушкой и жили. Когда я окончил институт, то сразу ушел из дома, решил, что пора быть самостоятельным.
Сначала трудновато приходилось, но после выхода фильма стало легче, потому что начал много сниматься, ездить с концертами по стране. Играл чудовищное количество спектаклей — по 32 в месяц и даже больше!
Другое дело, что заработки были невелики. Скажем, за фильм Человек-амфибия, за год съемок, я получил 1035 рублей, из них 32 пришлось отправить обратно на «Ленфильм», поскольку бухгалтерия по ошибке начислила лишнее!
К счастью, не приходилось думать, где жить. Квартиру я получил совершенно бесплатно, так же, как и другие 11 молодых артистов нашего театра. Он, конечно, был плохой, Советский Союз, но жилищный вопрос там решался!
Еще в Советском Союзе приветствовались династии. Не собирались ли вы продолжить дело отца и стать военным? Наверняка он об этом мечтал?
— Конечно, папа надеялся, что я пойду по его стопам, хотя и искусство не было ему чуждо. У отца был абсолютный слух, он прекрасно играл на многих музыкальных инструментах, и на струнных, и на духовых: мандолина, домбра, гитара, тромбон… Писал стихи, в основном лирику. Ему легко давались иностранные языки. Когда поехал в Китай с группой военных специалистов, быстро научился разговаривать на бытовом уровне.
Мама, хотя и была домашней хозяйкой, замечательно пела, у нее был прекрасный глубокий голос. Так что не сказать, что мы со старшей моей сестренкой росли совсем уж вдалеке от творческой атмосферы. Тем не менее, если бы папа не получил назначение в Эстонию, быть бы мне военным.
Но расскажу по порядку. Лет до 11 я прожил в Измаиле, где тогда служил отец. Интересная штука — время, то сдвигается, то растягивается, оставляет в памяти иногда, казалось бы, незначительные эпизоды...
От тех лет остались обрывочные воспоминания: вот мы с мальчишками снимаем ворота с петель, делаем из них плот, подплываем к баржам с арбузами, самый проворный из нас вышибает нижний арбуз, и вся куча летит в воду, откуда мы с радостными воплями их достаем.
А вот такой эпизод: мы с друзьями делаем самострелы — запаиваем один конец металлической трубки, набиваем ее порохом, которого после войны было навалом, и поджигаем.
Или еще: я с отцом на прогулке. Вдвоем мы идем по городу, заглядывая в винные погребки, которые держали симпатичные усатые болгары. Они наливали из бочки стаканчик душистого напитка, до сих пор помню его аромат, и папа, прежде чем выпить, разрешал мне лизнуть.
Когда я перешел в пятый класс, мы переехали в Таллин. Вот начиная с этого времени воспоминания становятся отчетливыми настолько, что кажется, все это было вчера.
Эстония тогда была чуть не культурным центром Советского Союза! Великолепный оперный театр, где пел Георг Отс, знаменитый Драматический театр имени Кингисеппа, Академический мужской хор под руководством Густава Эрнесакса вообще считался одним из лучших в мире.
Такое было уважение к национальной эстонской культуре, такая ее поддержка, что сейчас мне смешно слышать про какое-то там угнетение. В 32-й школе, где я учился, было два оркестра — симфонический и эстрадный, а еще драмкружок, из которого вышло 12 человек профессиональных артистов, в том числе и четыре народных артиста России — я, Лариса Лужина, Игорь Ясулович и Виталий Коняев из Малого театра. Подчеркну, это была совершенно обычная государственная школа!
Литературу нам преподавала некто Чучина. Такое странное существо, килограмм 160, непонятно, то ли мужчина, то ли женщина: стриженные бобриком волосы, ноги как тумбы, одета в какой-то мешок. Под мышкой портфель — обветшалый, перевязанный веревкой. Наверное, она болела, потому что дыхание всегда было хриплое, астматическое. Помню свое изумление, когда я увидел ее впервые.
Ну, в детстве мы всегда сторонимся уродства, над ней посмеивались. И вот однажды по школе разнесся слух, что она пришла в новом платье, в лакированных туфлях и с новым портфелем, и мы все, как идиоты, побежали смотреть. Я увидел все то же старенькое бесформенное платье, но украшенное красивым кружевным воротничком, лакированные сандалики и новый портфель с монограммой, который коллеги подарили ей к юбилею.
Она с трудом, задыхаясь, забралась на пятый этаж, вошла в класс и взволнованно сказала: «Ребята, сегодня у нас большой праздник, мы начинаем изучать творчество великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина».
Я был потрясен! Эта немолодая больная женщина не поленилась для нас, мальчишек, устроить праздник — встречу с прекрасным, понимая, что он останется с нами навсегда…
Чучина оказалась выдающимся педагогом, она три месяца каждый урок играла с нами в буриме, не ставя оценки. Давала рифмованную пару, мы подгоняли строчку разной ударности, то ямб, то хорей, то амфибрахий...
Вскоре весь класс писал неплохие стихи. Она так понятно и легко объясняла пунктуацию и орфографию, что я до сих пор пишу без ошибок. С легкой руки Чучиной я полюбил литературу, но, вероятно, все равно оказался бы на флоте, если бы Лариска Лужина, которая сидела со мной за одной партой, не сказала однажды: пойдем в драмкружок, там мальчиков не хватает.
На сцене оказалось настолько интересно, что, получив аттестат, поехал в Москву и поступил в ГИТИС. Лариса, кстати, в тот год пролетела, поработала манекенщицей и уже потом прошла в театральный.
Владимир Борисович, переживали, когда больше не предлагали роли сродни первой, самой значимой в вашей творческой биографии?
— Вообще никогда по этому поводу не расстраивался. Ужасно, что кто-то считает, будто популярность — показатель таланта. Часто я снимаюсь для того, чтобы кормить семью, и далеко не всегда — в шедеврах. Я видел замечательных актеров, в том числе американских, которые снялись в такой дряни! И что же, я должен сказать, что они плохие артисты? Нет, просто такова жизнь.
Для меня главным критерием таланта является театр. Все эти годы, даже когда снимался мало, я много играл. Стал преподавать, влияя, таким образом, на мир, заражая его своим оптимизмом, верой в красоту. Мои бывшие студенты работают во многих московских театрах, у одного Джигарханяна — семь человек!
Я никогда не хотел повторить уже однажды свершившееся или пройти той же дорогой. Мне намного интереснее искать новый путь. Я не завидовал коллегам, в искусстве вообще нельзя ни за кем становиться в очередь, здесь ценится дактилоскопический рисунок индивидуальности.
Что же до славы… Понимаете, слава — это женщина, и у нее типично женская психология. Если за ней бежать и преследовать, она отвернется: «Что пристал?», но если не обращать на нее внимания, она сама повернется: «Э-э, погоди, куда это ты? И я с тобой». Ни в коем случае не надо думать о том, как стать знаменитым. Потому что это путь в тупик.
Убежден в одном: талантливые люди никогда не пропадают. Я вообще не знаю, чем можно измерить успех. Может быть, ощущением счастья? Безусловно, я — счастливый человек. Хотя бы потому, что прожил 75 лет, до сих пор занимаюсь делом, которое мне нравится, никогда не устаю от работы, потому что ее люблю.
И все же если бы существовала моя собственная табель о рангах, работа в ней не значилась бы на первом месте. Самое важное в жизни — это семья. И она у меня прекрасная.
У нас с Аллой великолепная дочь, ставшая сильной актрисой. Неважно, что Ирину Кореневу вы не видите в главных ролях популярных сериалов. Как я уже сказал, мелькание на экране — не доказательство таланта. На наше с Алей счастье, Ира живет с нами. Понимаю, что это эгоизм с нашей стороны, для нее, наверное, было бы лучше жить отдельно, но мы страшно скучаем…
С дочерью я всегда проводил много времени. И гулял с ней маленькой, в садик и школу водил. Всегда очень сильно за нее беспокоился. Однажды она выехала из дома — мы тогда в Черемушках жили — и поехала ко мне в театр. Мне пора на сцену выходить, а ее все нет. Третий звонок, а я понимаю: не могу играть, и все.
И сейчас переживаете?
— Ничего не меняется. Мы с Ирой настолько близки, что слов не нужно. Мне важно просто видеть ее рядом с собой. Большего не скажу. Когда начинаешь словами все это обставлять, теряется смысл.
Ира подарила нам с Алей внука, которого я очень сильно люблю.
Совсем скоро Егор женится на Даше — прекрасной девушке, которая всем нам нравится. Когда он сообщил, что сделал Даше предложение, я сказал: женись, ради Бога, ранний брак спасает от многих глупостей. Во всяком случае, в моей жизни случилось именно так.
С каким настроением вы отметили недавний юбилей?
— Не понимаю, что такое 75 лет, по ощущениям мне 30. Да, я молодой человек внутри! Конечно, сердце иногда шалит, одышка, когда по лестнице поднимаюсь наверх, но это ничего не значит.
Школьником я наткнулся в библиотеке на статью Фрейда «Будущее одной иллюзии» на немецком языке. Не найдя перевода, я купил немецко-русский словарь философских терминов и полгода переводил.
Смысл в упрощенном варианте таков: природа устроена так, что у человека с годами отмирают привязанности, связывающие его с жизнью. Нет уже былого удовольствия от еды, секса и прочего. И поскольку все фактически закончилось, человеку ничего не остается, как покинуть эту землю.
И какой вывод? Жить на полную катушку, пока есть желания?
— Надо жить страстями. Пока еще многие вещи приносят мне удовольствие. Люблю вкусно поесть, люблю готовить сам. На даче у меня настоящая печка, есть мангал.
Так вы же сказали, что вы барин!
— Я барин, и очень ленивый, но многое умею. Мне вообще повезло. Полагаю, что у меня есть ангел-хранитель, и он ведет меня по жизни, в которой слишком многое было предопределено. Что это — нагромождение случайных событий? Или жизнь — это главы из книги самого великого писателя и судьба каждого описана в ней подробным образом?
Знаете, вот я думаю: мне 75 лет, из них почти 55 я выхожу на сцену, о чем-то говорю людям. Но спроси юбиляра: в чем смысл существования? Зачем все это? Не знаю! А было бы шикарно, если бы смог в ответ залудить такое, что все воскликнули бы: «Какой же умный, глубокий и мудрый этот Владимир Борисович! Как он все замечательно понимает о жизни!» Но беда в том, что ничего я про нее не понял.
И, видимо, до скончания веков люди будут пытаться ответить на вопрос, для чего мы пришли в этот мир. Как-то на ночь я читал Евангелие от Марка. И там приведена такая фраза Иисуса: он сказал, что после смерти все будут по отдельности, как ангелы в небесах. И это меня сильно испугало.
Ну, хорошо, куда деваться, все равно придется умирать. Но есть некоторая надежда, что на том свете я встречусь со своими ушедшими близкими. Я хочу, чтобы в вечности со мной рядом были жена, мама, бабушка, отец, все мои близкие, которые ушли. А если просто сидеть в одиночестве на облаке в белых одеждах, слушать небесные колокольчики, ни выпить, ни закусить не принесут — такого счастья мне не надо.
Ну ладно, про жизнь ничего не понятно, а про любовь?
— Про любовь я понял одно: это вечный страх потерять. Если с уходом человека твоя жизнь теряет смысл, значит, была любовь. Это единственный критерий, по которому можно судить о том, что вас связывало с другим человеком. Любовь — это счастье и Божий дар, но и наказание.
Смотрите онлайн – история съемок фильма Человек-амфибия:
