ТОП-5 новых книг о времени и о себе
Действительно, все эти замечательные книги – о временах, которые, как известно, не выбирают. Ну и о себе, разумеется, тоже, поскольку модель мира у каждого сформирована его детством, отрочеством и юностью – советскими, и не очень. И даже если вырастал гений некоторых из них в зарубежных далях, командный голос эпохи все равно слышится в текстах – законсервированных навечно, благодаря изобретенной не так давно постмодернистской истории нашего «прошлого»
Мишель Уэльбек, «Очертания последнего берега». – М.: АСТ: CORPUS, 2016
Скандальный автор «Платформы», «Элементарных частиц» и недавней «Покорности» не писал стихов около пятнадцати лет, и неудивительно, что его последняя поэтическая книга стала настоящей сенсацией. Остальные три, вошедшие в этот сборник, были написаны в 90-е, когда не только их автор «вел себя как маргинал».
Впрочем, искушенного читателя вирши Уэльбека особо не поразят. «Уэльбек это Гюго, Бодлер, Малларме и Верлен сегодня», - сообщает обложка, а стихи упорно напоминают «Обстановочку» Саши Черного и бойкий эротизм Лимонова. Это когда походя пишут о ненависти к окружающим, лениво выбирая между застольем и сексуальным родео, а душа, тем не менее, требует уже не праздника, а доброго слова, которое и Уэльбеку приятно, только пишет он о том, что ему, откровенно говоря, плевать.
«Вот в новой книжке телефоны / Тех, кому незачем звонить. / Как глупо. Было бы резонно / Им умереть иль их убить». Его лирический герой - «псих и фигляр», жизнь которого «обернулась пробелом». Любимые темы – секс, любовь, изнанка жизни. Из частых жанров - длинные баллады и короткие трехстишья: «Почему никогда нам не быть, / Не быть / Такими, чтоб нас любить?»
При этом книга, давшая название сборнику – наиболее интимная из всех, вошедших в него, а эссе «Оставаться в живых» в стиле руководства для начинающих полно перлов стареющего мизантропа, среди которых «научиться быть поэтом значит разучиться жить» и «счастья боятся не надо, его нет» - наиболее невинные рекомендации.
Вообще же поразительно, как общеизвестный критик Системы – жесткий, беспристрастный и насмешливый – отважился явить миру откровенно лирическую исповедь.
Всеволод Петров, «Турдейская Манон Леско», - СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016
Внизу, под нарами ползущего с фронта поезда, жили санитарки-дружинницы. В одну из них, словно в куртуазном творенье аббата Прево влюбляется герой этой повести, погружаясь в миф любимого позапрошлого столетия. Да и сам автор книги – раритет и рудимент эпохи раннего модернизма. У него одной лишь фразы бывает достаточно, чтобы понять, что же будет дальше. В чем дело – это не обязательно понимать, фраза тянет за собою любое действие, не выходящее за жанровые рамки. Хотя, жанр здесь тоже сомнителен: размыт, едва брезжит сквозь бытовую документальность. «Любовная повесть о войне, - колеблется предисловие, - или военная повесть о любви».
В принципе, в событийном раскладе того поспешного времени особой разницы не было – судьба барабанщика или барабаны судьбы – тем более, что ниже следуют воспоминания о Хармсе, с которым дружил автор. А еще – разговоры с Михаилом Кузминым и Константином Вагиновым. А это ведь как бывает? Большая ответственность, опасная близость к источнику, преемственность поколений – все будет мимо, если не учесть мистику. Например, живет теперь в квартире Хармса художник и настроение у него такое же «упадническое», пардон за каламбур, как в «Выпадающих старухах» бывшего хозяина жилья.
А далее повествование все больше напоминает «Письма не о любви» Виктора Шкловского, только там адресату заказано видеться с любимой, а здесь вроде бы наоборот, но осадок все равно остается. Любовь ведь сродни жалости, если помните. «- А тебе не скучно так жить? - спросил я. - Ты меня только люби, тогда не будет скучно, - сказала Вера, но неожиданно прибавила: - Пусти меня покататься верхом». Очень похоже. Или вот это: «Николай Николаевич Пунин был похож на портрет Тютчева». То ли Гоголь, то ли Хармс. Словом, «дайте Тютчеву стрекозу», как сказал бы еще один герой того времени, упоминаемый в книге.
Михаил Елизаров, «Библиотекарь». – М.: АСТ, 2016
Этот нашумевший роман Елизарова посвящен ветхой ностальгии по «приснившейся жизни», то бишь, по СССР. Провинциальный герой, выбравшись к умершему дяде из Украины в РФ, неожиданно становится куратором секты книголюбов, которые вдохновляются на ратные подвиги, благодаря романам второстепенного советского автора Громова.
Бывшее пространство СНГ разделено на читательские регионы, всем руководит таинственный Совет библиотек, но за священными книгами все равно охотятся стихийные банды безжалостных похитителей, поскольку массовые оргии-чтения наделяют постсоветских отщепенцев страшным психотропным оружием, вызывая ментально-ностальгический оргазм. Упомянутые секты-читальни сходятся в бою за право обладать чудодейственной Книгой, словно в «Бандах Нью-Йорка» Мартина Скорсезе.
До недавнего времени мирные понятия «библиотекарь» и «абонемент» обладают скрытым смыслом, а сами книги мифического Громова вселяют сверхчеловеческую силу, что напоминает роман «Суть» Егора Радова, где также ловили кайф, но от чтения турецкого коммуниста Назыма Хикмета.
Казалось бы, в «Библиотекаре» Елизарова процветает идеализация всего советского, однако автор лелеет более глубокую метафору, а главный герой из харьковской, как оказывается, провинции неожиданно становится носителем священного Смысла. Комедийный вопрос пополуночи «как пройти в библиотеку?» оказывается ключом к пониманию коллективного Счастья, а также попаданию в читательский Эдем, оборачивающийся для главного героя банальной камерой.
Кирил Кобрін, «Одинадцять празьких трупів» – Х.: Фабула, 2016
Эта необычная книга идеальна в «кинематографическом» смысле, сочетая в себе стилистику целых двух советских фильма. Во-первых, «Каникулы Кроша», где герой во время летних каникул неожиданно расследует одно за другим ряд преступлений, не будучи, как и персонаж «Одиннадцати пражских трупов» Кирилла Кобрина, профессиональным детективом. Во-вторых, «каникулы» - рабочая атмосфера в этой прозы, чье настроение почерпнуто из еще одной советской картины. В которой персонаж-фланер, помнится, представлялся: «Художник на каникулах». И добавлял, словно Джеймс Бонд: «На вечных каникулах».
На самом же деле, перед нами одиннадцать трагических историй, то есть почти дюжина детективных новел с двойным дном, ключом и заодно моралью - о приключения в Праге русского эмигранта новейших, то есть, наших с вами времен.
И все-таки каникулы здесь – символ побега. В том числе, из рутины официоза. Ну, а вечные – оттого что для автора-героя это окончательный, неотвратимый выезд из советского «рая». Автор этой книги когда-то жил в Праге, работая на «Радио Свобода», теперь гуляет по Лондону, редактируя журнал «Неприкосновенный запас» (Москва). В конце концов, многие из российских писателей с советским заделом в жизни – имеется в виду прошлое, образование, семья и т.д. – изменили в 1980-90-х годах «внутреннюю» эмиграцию в СССР на творческую рутину «свободного» мира. Из более близких по стилю авторов – Кирилл Кобрин, Юлия Кисина, Дмитрий Волчек. Из более крупной рыбы (и прозы) – Михаил Шишкин, Александр Иличевский, Александр Гольдштейн.
Возможно, сегодня это была бы совсем другая симфония имен, как жалуется автор «трупной» прозы, «если бы не проклятое место обитания, этот жалящий советский загон, где прошли мои юные годы».
Антін Мухарський, «Сказкі руssкаго міра» – К.: Люта справа, 2016
По мнению самого автора, это самая отчаянная и хулиганская книжка из его литературного наследия. В актерском и музыкальном багаже у Антона Мухарского, если кто помнит, бывало еще жестче, наверное, но, по крайней мере, романов о «русском мире» он точно не писал. О не особо русском была «Попса для элиты», а здесь – сказки именно «про то». Таким образом, новая книга Ореста Лютого (псевдоним Мухарского) – это довольно необычный сборник рассказов со всеми полагающимися в «радикальном» жанре аксессуарами - предупреждением о наличии в текстах ненормативной лексики, а также возрастных ограничениях. А если уж брать для сравнительного анализа литературные образчики жанра, то здесь, конечно же, сразу Лесь Подервянский на ум приходит. «Тремти, Європо, Тремти, світе! Орда іде! Люта, безжалісна татаро-монгольска орда. А хулі… Діди воєвалі!». Ну, і «Штабная сука» Валерия Примоста, естественно, тоже.
Хотя, если по сути, то все это – былинный эпос современности, фольклорный свод политических анекдотов, чей сказовый слог по определению предполагает популярность в политизированных кругах. Автор привычно развенчивает имперские мифы и культурологические клише «русского мира», демотивирует штампы путинской империи и иронизирует по поводу ее бытовой демонологии. Признаваясь при этом, что за время жизни в совке он стал носителем вируса «хомо советикус»», и поэтому весь его проект – это история болезни и поисков исцеления от тотальной русификации. Юмор и сатиру автора дополняют жесткие по своей образности иллюстрации Ивана Семесюка в стиле народного лубка и революционной агитки.
